удивившись тому, что закуска уже стояла на столе.
И опять был тихий вечер и горячая ночь. Лежа усталый, он спрашивал:
— Ну что, последний пьяница я, так, что ли?
Вместо ответа она прижималась, сжимала в руках его лицо и закрывала ему рот поцелуем.
Он не спрашивал, выйдет ли она за него замуж. Про себя почему-то весело думал: это еще вопрос, захочет ли он жениться. Вон ведь влюбилась будь здоров как. Теперь уже ясно.
Уходил от нее к утру, чтобы успеть, пока квартира не оживет. Самым стеснительным и неудобным было надевать перед Анькой протез. Но у нее хватало деликатности. Когда он спускал ноги с кровати, она, завернувшись с головой в одеяло, лежала лицом к стенке до тех пор, пока он не касался рукой ее плеча.
Тогда резко поворачивалась, откидывала одеяло, тянула Алексея к себе и, обняв голыми по плечи руками, целовала на прощанье, шепча:
— Иди, иди… Тихо только. Узнают — ужас!..
Но и сами они догадывались, тайна их в квартире давно была раскрыта. Но если жильцы и знали, то помалкивали. Вслух не говорилось и полслова. Может быть, женщины про себя и обсуждали событие, но лишь в отсутствие молодых людей.
И снова Алексей возвращался к себе. Стараясь не шуметь, осторожно взбирался на старую гудящую и звенящую кровать.
Лежа, он еще некоторое время глядел на свой зачерненный, растресканный потолок и никак не мог понять, счастлив ли он сейчас, бывший старшина второй статьи Алексей Поморцев, и могут ли быть в его положении радости, кроме страданий баяна да пьяного загула. Когда уж так весело — ничего другого не надо.
А баян стоял на полу забытым, и, нн сотри сегодня Анна с футляра пыль, он уже посерел бы от нее. Не тянуло почему-то Алексея к баяну, не тянуло, и все.
В полуподвале на Кузнечном его меж тем потеряли. Приходили постоянные посетители, спрашивали, где же хороший баянист, без него все не то. Официанты отвечали, что и сами не знают, куда задевался моряк. Может, и прихворнул. В одном бушлатике ходил. Чего не бывает, а может, и еще хуже что.
Утренний завсегдатай Санька Лысый взялся разузнать, что стряслось с его, как он утверждал, фронтовым другом. Адрес Леньки-моряка он знал. Раза два и прежде к нему случалось наведываться, и потому по товарищескому праву направился к нему.
Аня днем была дома и услышала, как зазвенел старый колокольчик на кухне. С черной лестницы, как ее по старинке называли, в квартире ходили редко. Она, не спрашивая кто, отодвинула засов и толкнула дверь.
На площадке стоял высокий, немного ссутулившийся человек в поношенной офицерской шинели без погон и плоской кепчонке. Из-под шинели — штатские брюки и давно не чищенные ботинки. Лицо у звонившего было бритое, с красными пятнами, помятое какое-то лицо, на котором застыла заранее приготовленная улыбочка.
— Леша… Алексей дома, разрешите узнать? Может, заболел часом? — спросил звонивший, сверкнув золотым зубом.
— Нет, он здоров, — сказала Аня.
— Здоров. Это приятно. Может, дома, отдыхает?..
Меж тем человек в шинели оказался уже на кухне.
— Да его нет. Вы не поняли, — продолжала Аня.
— Нету?! И где же это он, интересно… Сгинул, можно сказать, с глаз своего лучшего друга. Растворился в тумане.
Продолжая болтать эту чепуху, помятая личность прилипчиво оглядывала Аню. Вошедший оглядывал ее так, будто оценивал. Аню это напугало. В квартире сейчас она была одна. Однако показать того не показала. Быстро проговорила:
— На работе он. Может, что передать?
— На работе?!
Человек с пятнистым лицом удивленно надул губы. Он не переставал въедливо приглядываться к Ане. На губах играла все та же улыбочка.
— Где же это они работают? Не по артистической ли части?..
— Нет, — сердито сказала Аня. — По обыкновенной, а где, не знаю.
— А вы соседочка, значит?
— Соседка, как и другие.
— Ясно. Но подумайте, милочка, и меня не предупредил. Ай, Леша, Леша!.. Я, может, беспокоюсь зазря — не приболел ли наш герой, а он где-то вкалывает.
Краснолицый, видимо, не спешил уходить. Ане стало не по себе. Она решилась на хитрость, крикнула в коридор:
— Глеб Сергеевич, вы не знаете, когда Алексей Прокофьевич домой придет?
И хотя ответа не последовало, действие это свое возымело. Гость затоптался на месте, поспешно заговорил:
— Не стоит беспокоиться. Извиняюсь, что потревожил… Я в другой раз…
Он стал задом отходить к двери.
— Передайте, пожалуйста, что Санька заходил. Скажите, все общество удивляется, и беспокоимся, куда делся.
— Какое общество?
— Фронтовое, боевая компания, понятно, а кто же еще может о таком человеке тревогу проявлять? Грех, скажите, нас так пугать.
Говорил он все это с какой-то усмешечкой и вздохами. Чувствовалось, был недоволен Лешиным отсутствием и вообще тем, что тот ходит на какую-то неизвестную этому Саньке работу. Уже взявшись за скобу, продолжал:
— Очень приятно было познакомиться. Надеюсь, не в последний раз, и опять извиняюсь, конечно…
С этим ей удалось затворить за ним дверь. Аня слышала — ушел он не сразу. Словно что-то еще раздумывая, постоял на лестнице, затем послышались удаляющиеся шаги.
Непонятно почему, но Аню встревожил приход человека, вызвавшего в ней какую-то неприязнь. С кем водится Алексей, что это еще за «компания»? Подумав, Аня решила — будь что будет, а она ничего не скажет Алексею про приход этого Саньки. Будто запамятовала, и все.
Аня тревожилась не зря.
Алексей хоть и ушел от своих недавних приятелей, а знал, что они есть и что про него не забыли. Ждут, надеются — придет. Явится, а как же иначе?! Так они, разумеется, полагали. Про себя он смеялся: напрасно надеются. Не дождутся Лехи-морячка. Есть у него теперь куда идти. Не одинок он больше. Все! Прощайте, выпивохи!
Так он думал и тем гордился.
Зря, оказалось, гордился. Вышло по-иному, и кто виноват — поди разберись.
Алексей получил первую домхозовскую зарплату. И тут, как нельзя кстати, вечером с ним расплатились и за ремонт проводки в одной из больших квартир соседнего дома. Денег у него в карманах неожиданно набралось порядком. Он подумывал, как ими распорядиться. Была мысль отдать на сохранение Ане. Потом пойти с ней и купить чего-нибудь из одежды. Пора бы. Матросская форма уже на износе. Ну и Аньке, по возможности, что-нибудь подарить.
Но на деле все обернулось совсем иначе.
В связи с получкой Алексей всякую работу прекратил с половины дня, как только расписался в ведомости. Тем более происходило это в субботу. А тут, как говорят, сам бог велел…
Забежал он домой. Убедился, что
